История юдифь. «Юдифь и Олоферн»: смысл и понимание сюжета. Была ли Юдифь

Иудифь /(апокрифический Ветхий Завет).

Иудейская героиня, богатая и красивая вдова из города Вифулия, символ патриотизма и борьбы иудеев против их угнетателей. Когда ассирийская армия осадила её родной город и жители уже готовы были сдаться, Юдифь придумала способ спасения. Украсив себя "так, чтобы прельстить любого, кто взглянет на нее" (10:5), она со служанкой отправилась в стан ассирийцев. Притворившись, будто покинула своих, она добилась доступа к вражескому военачальнику Олоферну и предложила ему фиктивный план победы. После нескольких дней ее пребывания в стане Олоферн был покорен и решил устроить пир, на который она была приглашена. Когда пир кончился и они остались одни, он задумал соблазнить ее, но был слишком пьян. Юдифи удалось выхватить его меч и двумя ударами отсечь ему голову. Ее служанка была наготове с мешком, в который они положили его голову. Им удалось покинуть лагерь и вернуться в Вифулию прежде, чем обнаружилось содеянное. Новость привела ассирийцев в замешательство, и они бежали, преследуемые израильтянами.

Юдифь 1504. Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Giorgione.

Искусство Венеции 16-го века
Картина «Юдифь» написана венецианским художником Джорджоне, ориентировочной датой создания считается 1504 год. Размер картины 144 x 67 см, дерево, масло, перенесено на холст. Работа художника «Юдифь» посвящена известной библейской истории. В картине Джорджоне героиня, убившая Олоферна, неожиданно предстает не воинственной, а задумчиво-нежной. В этой знаменитой работе художника находит свое выражение чувство загадочной сложности внутреннего душевного мира человека, таящегося за кажущейся ясной прозрачной красотой его благородного внешнего облика. Картина «Юдифь» — формально композиция на библейскую тему. Причем, в отличие от картин многих кватрочентистов, именно композиция на тему, а не ее иллюстрация. Характерно, что мастер изображает не какой-нибудь кульминационный с точки зрения развития события момент, как это обычно делали мастера кватроченто (библейская Юдифь поражает мечом опьяненного Олоферна или несет вместе со служанкой его отрубленную голову).
На фоне спокойного предзакатного ясного пейзажа под сенью дуба стоит, задумчиво облокотись на балюстраду, стройная Юдифь. Плавная нежность ее фигуры по контрасту оттеняется массивом ствола могучего дерева. Мягко алые одежды пронизаны беспокойно ломаным ритмом складок, как бы далеким отзвуком пронесшегося вихря. В руке она держит опертый острым концом в землю большой обоюдоострый меч, холодный блеск и прямизна которого контрастно подчеркивает гибкость полуобнаженной ноги, попирающей голову Олоферна. По лицу Юдифи скользит неуловимая полуулыбка. Эта композиция, казалось бы, передает все очарование образа юной женщины, холодно прекрасной и ясной, которой вторит, как своеобразный музыкальный аккомпанемент, мягкая ясность мирной природы. Вместе с тем холодное режущее лезвие меча, неожиданная жестокость мотива — нежной нагой ступни, попирающей мертвую голову, — вносит ощущение какой-то смутной тревоги и беспокойства в эту, казалось бы, гармоническую, почти идиллическую по настроению картину.
В целом господствующим мотивом, конечно, остается ясная и спокойная чистота мечтательного настроения. Однако сама нега образа и загадочная жестокость мотива меча и попираемой головы, почти ребусная сложность этого двойственного настроения оставляют современного зрителя в некотором смятении. Но современников Джорджоне, видимо, в меньшей мере поражала жестокость контраста (ренессансный гуманизм никогда не отличался чрезмерной чувствительностью), нежели привлекала та тонкая передача отзвуков отошедших далеко бурь и драматических конфликтов, на фоне которой особенно остро ощущалось обретение утонченной гармонии, счастливого состояния мечтательно грезящей прекрасной человеческой души.
История живописи эпохи Высокого Возрождения.

"Юдифь с головой Олоферна" 1515 Тициан

Чаще всего Юдифь изображается с отсеченной головой Олоферна, обычно сопровождаемая служанкой, держащей мешок. Впервые этот образ встречается в средние века как пример добродетели, побеждающей порок, и может ассоциироваться с фигурой Смирения. Часто изображалась в эпоху Возрождения как пара к сюжету "Самсон и Далила" или "Аристотель и Кампаспа". Такое сопоставление указывает, что эта тема служила аллегорией несчастья мужчины, оказавшегося в руках замышляющей коварство женщины. В искусстве Контр реформации эта тема неожиданно становится прообразом Кары - как выражение победы над грехом.

.Юдифь, убивающая Олоферна
1612, Национальный музей, Неаполь

Юдифь изображена на картине в страшный момент, когда она отрубает голову Олоферну. Ее решительный взор и твердую руку не останавливают даже потоки крови, хлынувшие на кровать. Сильный свет падает слева и освещает темное пространство, усиливая напряженность сцены. Световая и колористическая драма этой картины характерна для барочной живописи. Насыщенные тона красной бархатной покрышки и белых простыней с пятнами запекшейся крови подчеркивают жестокость сюжета. Трудно представить, что это произведение могла исполнить женщина 17 века. Его автор - пылкая дочь почтенного художника Орацио Джентилески. Недооцененная прежде, потому что следовала по стопам своего отца, Артемизия сегодня по праву считается значительной и прекрасной художницей.

.. Юдифь с головой Олоферна , 1613
Королевское собрание, Виндзор
.

Иудифь гр. Ioydit

В ветхозаветной апокрифической традиции благочестивая вдова, спасающая свой город от нашествия ассирийцев; главный персонаж Книги Юдифи. Когда полководец ассирийского царя Навуходоносора Олоферн осаждает город Иудеи Ветилуй и в городе иссякают запасы воды, прекрасная Юдифь, надев свои лучшие одежды и захватив с собой провизию и служанку, выходит из города и направляется во вражеский стан. Там она предстаёт пред изумлённым ее красотой Олоферном, которому говорит, что пришла помочь ему овладеть впавшим в грех городом, указав ему момент, когда город будет передан богом в руки Олоферна. Полководец оказывает Юдифи прекрасный приём, и она остается в его стане, питаясь принесённой с собой едой и по ночам выходя в долину для омовения и молитвы. На четвёртый день Олоферн устраивает пир, на который приглашает Юдифь. Когда же они остаются одни в шатре и опьяневший Олоферн, мечтавший овладеть Юдифью, падает на свое ложе, Юдифь его же мечом отрубает ему голову и кладёт в корзину со съестными припасами. В полночь она по обыкновению выходит из стана и направляется в свой город. Голову Олоферна выставляют на городской стене. Утром в стане ассирийцев происходит замешательство, и ополчение города гонит вражеское войско до Дамаска.

Густав Климпт,
Юдифь с головой Олоферна, 1900..

ЮДИФЬ И ОЛОФЕРН

Ассирийский царь пошел войной на царя мидийского, который засел в городе Экбатаны за высокими стенами. Стал царь Ассирии просить помощи у своих соседей - персов, иудеев, и даже до Египта доходили его послы, но каждый считал его ровней и безбоязненно отправлял царских послов без подарка.

Очень разгневался ассирийский царь и дал клятву безжалостно отомстить соседям. А поскольку мидийцев он все-таки победил, почуял он в сердце чрезмерную гордость. Решил он стать богом всего мира и сказал полководцу своему Олоферну:

Собери большое войско и отправляйся в поход. Пусть все западные страны тебе покорятся, а не то всю их землю покроют стопы моего войска и все живое я ограблю и предам смерти.

Собрал Олоферн войско, и города один за другим не выдерживали напора - Олоферн грабил, жег, убивал, так что многие селения в стране посылали сказать: «Мы рабы твои и делай с нами, что хочешь».

Ассирийцы сметали все местные божества, вырубали священные рощи, чтобы на всех языках звучало одно только имя - имя ассирийского государя.

Бросились сыны израильские укреплять стены своих городов, готовили запасы к осаде, делали засады на вершинах гор и в долинах, взывали к Богу, чтобы не выдал врагу их жен и детей.

Сильно разгневался Олоферн, когда узнал, что готовятся они к бою. Созвал князей ближайших земель и спросил:

Расскажите о тех, кто не хочет мне подчиниться. В чем их сила? Почему они непокорны?

И сказал ему Ахиор, предводитель аммонитян:

Их Бог для них самая большая охрана. Он вывел их из Египта, по дну моря провел так же просто, как по земле, и давно известно: как только отходят они от Бога, сразу же попадают в неволю. Сейчас тебе, господин мой, необходимо узнать: согрешили они перед своим Богом или нет. Если есть на них грех, они падут, если нет, то мы только людей насмешим.

Один Бог есть на свете - царь ассирийский, - сказал Олоферн и приказал связать Ахиора и бросить врагам.

Если ты прав, то останешься жив, а нет - погибнуть тебе вместе с ними!

Так и сделали с Ахиором: связали и бросили к подножью горы.

Взяли его сыны израильские, развязали веревки и отвели в ближайший город Ветилуй. Весь город сошелся послушать его рассказ. И все хвалили аммонитянина.

На другой день воины Олоферна окружили город, и князья покоренных племен посоветовали Олоферну не воевать понапрасну, но перекрыть единственный водный источник.

Жажда выгонит их из города. Они сами тебе сдадутся, наш повелитель! - сказали князья.

Так и сделал Олоферн.

Осада длилась тридцать четыре дня. В городе не было уже ни капли воды, люди не могли ходить и падали на перекрестках.

Почему мы не сдались ассирийцам?! - кричали жители города. - Легче погибнуть от их руки, чем от жажды.

Подождите еще пять дней. Если за это время Бог нам не поможет, будь по-вашему, откроем ворота ассирийцам, - предложил старейшина, и все согласились.

Весть об этом решении дошла до вдовы по имени Юдифь. Была она всеми уважаемая красавица, никто никогда не молвил о ней худого слова. Несколько лет назад муж ее скончался от солнечного удара, когда следил за уборкой снопов. Муж оставил Юдифи большое богатство, но она скромно проживала в светлице вместе со служанкой и не снимала с себя убора вдовы.

Пригласила Юдифь старейшин к себе и сказала:

Зачем вы искушаете Бога установлением сроков? Может быть, он поможет нам раньше, чем через пять дней.

Ты права, - согласились старейшины.

Я освобожу вас от врага, - сказала Юдифь. - Сегодня ночью выпустите из города меня и мою служанку. Не спрашивайте, что я собираюсь делать. Все узнаете после.

Иди, если хочешь. Пусть Бог тебе поможет, - решили старейшины.

Сняла Юдифь одежды вдовы, омылась последней водой, которая была в доме, намазалась душистыми мазями, расчесала волосы и украсила голову, надела самое красивое платье, в котором нравилась покойному мужу, обулась в лучшую обувь, убрала себя драгоценными камнями и стала так прекрасна, как только может быть прекрасна женщина в лучшую свою пору.

Служанке она дала вина, немного масла, муки и хлеба.

Выпустили Юдифь из города, пришла она к ассирийцам и сказала:

Я знаю, что город мой скоро падет, и хочу показать князю вашему Олоферну путь, на котором он без потерь возьмет все города.

Ассирийцы глаз с нее не сводили. Никогда еще не видели они женщину такой красоты.

Твое решение спасло тебе жизнь, - сказали они и отвели Юдифь к Олоферну.

Олоферн лежал за пурпурной завесой, прошитой золотом и украшенной дорогими камнями.

Встал Олоферн, когда ввели Юдифь, и она пала перед ним на землю.

Поднимись, женщина, и не бойся. Скажи, почему ты пришла ко мне? - спросил Олоферн.

Сегодня мой город наказан за большие грехи. Он скоро падет, и я послана Богом сказать тебе это. Позволь мне остаться у тебя, а ночами ходить в долину молиться, чтобы Бог мне сказал, когда он отдаст тебе город.

Хорошо сделал твой Бог, коли послал тебя ко мне, - обрадовался Олоферн.

И тут же приказал поселить Юдифь в шатре, в котором хранилось серебро, и кормить ее со своего стола.

Я буду есть только то, что принесла с собой моя служанка, - отвечала Юдифь.

А что ты будешь делать, когда твой запас кончится? - возразил Олоферн.

Не успею я съесть и того, что имею, как Бог сделает свое дело, - усмехнулась Юдифь и пошла в свой шатер.

Юдифь немного поспала, еще до зари отправилась в долину, умылась там у колодца, помолилась, а потом вернулась в шатер, и никто ее не останавливал, ибо так повелел Олоферн.

Три дня ходила она так в долину.

На четвертый день Олоферн созвал пир и пригласил на него Юдифь.

Не смею отказать моему господину, - отвечала Юдифь. - Это очень высокая честь для меня.

Пришла и села у ног Олоферна. У него даже сердце сжалось от восхищения ее красотой.

Пей и веселись вместе с нами, - сказал Олоферн.

Пила она вместе с ними, но ела лишь то, что давала ей служанка.

Долго длился тот пир, очень весел был Олоферн и пьянел от веселья и от вина. Наконец упал он на свое ложе и крепко уснул. Все гости разошлись, и Юдифь осталась с Олоферном одна.

Юдифь и Олоферн

Осторожно, чтобы не нашуметь, взяла она меч, который висел у изголовья ложа военачальника, взмолилась про себя и двумя ударами отрубила Олоферну голову. Потом столкнула тело с ложа, сняла пурпурную завесу, вышла наружу и позвала служанку свою.

В мешок, в котором прежде была еда, положила Юдифь голову Олоферна и туда же сунула завесу.

Как обычно, вышли они из лагеря, и никто их не остановил.

Когда вернулись они в свой город, началось великое торжество. Прибежал Ахиор и едва не упал в обморок, увидев голову Олоферна. Ободрились мужи израильские, повесили на городскую стену голову Олоферна и взялись за оружие.

Сегодня же нападем на ассирийцев, - решили старейшины.

С первыми лучами солнца распахнулись ворота, и сыны израильские ринулись в бой.

Увидели ассирийцы, что распахнулись городские ворота, пошли будить Олоферна, но когда нашли его бездыханное тело, страшно перепугались. Стали искать Юдифь и поняли: это она убила полководца и скрылась. Азимов Айзек

Олоферн Когда была завоевана Мидия, Навуходоносор готов был уже вернуться на запад. Иудифь, 2: 4–6…Навуходоносор… призвал главного вождя своего войска Олоферна… и сказал ему:…вот ты пойдешь от лица моего… и выступишь против всей земли на западе за то, что они не

Из книги Библейские предания. Ветхий завет автора Яснов М. Д.

Юдифь Когда вавилонский царь Навуходоносор начал завоевывать Иудею, в одном из ее городов, Ветилуе, жила богатая вдова по имени Юдифь. Были у нее пашни и пастбища, тучные стада и множество слуг. К тому же Юдифь отличалась ослепительной красотой. Однако ни красота, ни

Картина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» – одна из многочисленных интерпретаций библейского сюжета, причем далеко не первая. Сюжет, коротко, таков. Жителям города Ветилуя грозит смерть и позор: войско Олоферна перекрыло доступ к источнику. Жители малодушествуют, ропщут и готовы сдаться. Тогда молодая женщина по имени Юдифь просит их подождать пять дней и отправляется в лагерь Олоферна. Олоферн, пораженный ее красотой, поддается на обман, доверяясь ей полностью, и после пира, когда он упился вином и заснул, Юдифь отсекает ему голову, а потом со своей добычей, сохранив целомудрие, возвращается в родной город.

Караваджо.
«Юдифь и Олоферн». 1599. Холст, масло, 145×195 см.
Палаццо Барберини (Рим).

Сюжет очень привлекателен для художника, в нем столько яркости, эффектности, ужаса и великолепия. Но как сложен он для воплощения. Как легко поддаться пафосу – и ничем его не оправдать, увлечься эффектом – и уйти от смысла. Зададимся вопросом о том, как справился со своей задачей Караваджо и встретился ли путь, которым он шел, со Священной Историей. Если вглядываться в картину, очень быстро начинают привлекать внимание моменты расхождения с библейским текстом. В первую очередь, сама Юдифь. В Священном Писании это молодая женщина, но уже три года вдовствующая. Юдифь Караваджо совсем юная, с почти детским лицом. Ни к одной из хорошо известных Юдифей, сразу приходящих на ум, это не относится: Джорджоне, Боттичелли, Аллори – все изображают взрослую женщину. Донателло, правда, наделяет свою героиню хрупкой, легкой фигуркой, но зато какие жесткие черты лица. Далее, Библейская Юдифь поразительно красива, а для осуществления задуманного она тщательно умастилась, украсилась драгоценностями, оделась в великолепные одежды. Так что врагам она предстала «чудом красоты» – это слова Священного Писания. Между тем Юдифь Караваджо очень проста, уж точно не великолепна. Ни в какое сравнение не идет с Юдифью Джорджоне, которую действительно можно назвать чудом красоты.

Джорджоне. Юдифь

Рядом с этим воплощением женственности, грации и неги Юдифь Караваджо – просто крестьянка, заурядному лицу под стать незатейливость наряда. Что же, получается, Джорджоне ближе к тексту Библии? Не будем торопиться и вглядимся в выражение лица и позу героинь обоих художников, Джорджоне и Караваджо. Изящная ножка первой покоится на отсеченной ею голове Олоферна, в то время как на лице безмятежная, мягкая улыбка. Она бесконечно мила и прекрасна, но почему все так странно, как можно это объяснить? Ее поза – откровенное отступление от текста, что делает менее убедительным и все остальное: не так уж несомненно теперь то, что красота джорджониевской Юдифи имеет основанием библейский текст, а, к примеру, не Вечную Женственность. Если же всеFтаки искать объяснений и обоснований, предположив, что текст Библии для Джорджоне не в чистом виде повод, то остается понять такое решение как аллегорию или декларацию. Иначе безмятежность женщины, только что убившей, пусть и своего врага, страшнее всякой кровожадности и свирепости. Что же это за душа, которую не затрагивает и не тревожит убийство! Остается предположить, что безмятежность Юдифи не непосредственна, а дидактична, не «какова?», а «о чем?» О чем-то должна поведать. Может быть, о том, что весь ужас задуманного и совершенного не задел ее целомудрия? Этот мотив звучит в библейском тексте, и он очень важен. Какая-нибудь бесстрашная куртизанка, выполняющая «политическое задание» с помощью любовных похождений и тем приносящая пользу государству – постоянно возобновляющийся и имеющий бесконечное число вариаций сюжет мировой истории. Были среди них и антифашистки, и антитоталитаристки, и что-нибудь вроде «маркитантка юная убита» Б. Окуджавы. Никакой «неоднозначности», присущей такого рода историческим и художественным фигурам, сюжет Священной Истории о Юдифи не содержит. Юдифь соблазнила Олоферна, сама при этом оставшись в нетронутой чистоте. Об этом, может быть, и рассказывает безмятежность джорджониевской Юдифи: торжество истины и неучастие ее носительницы в «искушенности собственной похотью» Олоферна. Облик Юдифи свидетельствует: она имела право на коварный обман и соблазн. Однако даже если такое предположение справедливо, никуда не деться от того, что живописный образ нуждается в переводе, что нам остается его воспринимать как указание на…, рассказ о…, заявление или игру, но драмы, погруженности в достоверную реальность там не найти.

Вопрос еще и в том, как это возможно – совместить обман и целомудрие, но этот вопрос обращен уже не к Джорджоне, его вызывает сам рассматриваемый сюжет. Конечно, важно в первую очередь то, что это не просто история, а Священная История. Разумеется, это не означает, что «Божий народ» может обманывать «не Божий». Просто в Священной Истории есть Тот, кто обман прощает (хотя обман не перестает быть таковым), а обманывающему помогает вернуться к себе. Не случайно ведь Юдифь, как читаем в Священном Писании, до конца жизни не вышла больше замуж и хранила чистоту. Это могло быть и осознанием исключительности своего пути, и епитимьей себе за содеянное. Исторические авантюристки сами решаются на действие и сами себя прощают, а значит, «неоднозначность» их деяний ложится на их плечи и возможному обаянию их образа (обаянию красоты в содружестве со смелостью)всегда сопутствует цинизм.

Караваджо в своем творчестве идет очень сложным путем, прокладывая дорогу между уже исхоженных, в то же время оставаясь чуждым как цинизму, так и, напротив, сентиментальности. Одна из таких надежных дорог – по ней с успехом прошли как раз Джорджоне и Боттичелли – восприятие библейских сюжетов исключительно в мифологическом ключе, о чем говорит в статье, помещенной в номере этого журнала, П.А. Сапронов. Караваджо вырывается из этого мифологического круга и выходит, хотя бы отчасти, к событию Священной Истории. Отказ от мифа несет в себе другую, новую опасность, не мифологическое толкование может обернуться прочтением Библии как человеческой драмы, и нельзя не заметить, что Караваджо этот человеческий мир немало занимает. И все-таки, повторю, священное не профанируется и не изымается вовсе из этого мира. Караваджо, художник и человек, рассказывает о своем, очень серьезном, опыте встречи с текстом Священного Писания. Это все еще (хоть и в преддверии секуляризации Нового времени) опыт верующего человека, который, изображая мир Ветхого Завета, не пытается ни быть, ни казаться ветхозаветным патриархом, и значит, говорит своим, а не их языком. Возможно, поэтому он лишает свою Юдифь как исключительной красоты, так и той непреклонной уверенности, которой исполнена Юдифь библейская. В тексте Библии читаем: «… и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его и сказала: «Господи Боже Израиля! Укрепи меня в этот день. И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес» (Иудифь. 13, 7–9). Юдифь Караваджо не размахивается и бьет, она как будто бы режет. И лицо – посмотрим на него: как наивно покраснел нос, как слегка выпятились еще сохранившие детскую припухлость и нежные очертания губы, какая глубокая складка на переносице – словом, сочетание растерянности и отчаянной решимости, «детских припухших желез» и крестьянской мощи. Рука с мечом неловко повернута, явно это не окончание решительного резкого и сильного движения, да и складки одежды явно повторяют стремление тела отпрянуть, не быть в этом ужасе. Но другая рука крепко и умело ухватила несчастную жертву за волосы. Да, Олоферн здесь гораздо больше жертва, чем злодей, он написан так, что вполне может вызвать сочувствие, если не симпатию. И этот жест Юдифи – крепкий мостик, связывающий героиню Караваджо с библейской. В нем соединилось сразу несколько временных планов, а ведь для художника, запечатлевающего мгновенье, это всегда проблема – показать нечто большее, чем данный момент. Итак, в руке Юдифи содержится время (нечто большее, чем момент), предшествующее удару (в тексте говорится, что, готовясь, она схватила его за волосы), сопутствующее (делая свое дело, она продолжает держать волосы Олоферна) и последующее – потом, мы знаем, она завернет голову в занавеси и положит в мешок, вот этой самой рукой. И позже – страшный апофеоз – мы уже предчувствуем и видим это, глядя на караваджиевскую Юдифь, подойдя к воротам Ветилуи, она, ликуя и ликующим призывом как будто освобождаясь от ужаса совершившегося (такое, по крайней мере, создается впечатление от троекратного ее возгласа), воскликнет: «хвалите Господа, хвалите, хвалите Господа, что Он не удалил милости Своей от дома Израилева, но в эту ночь сокрушил врагов наших моею рукою» (Иудифь. 13, 14), – а войдя в городские стены, поднимет голову Олоферна и покажет народу. В своей руке видит библейская Юдифь орудие воли Божией. Рука Юдифи – центр картины Караваджо. Так или иначе, он выходит к тексту Священного Писания. Другое дело, опять же, что, не имея возможности рассказать о происходящем тем, древним языком – и неуместным, впрочем, там, где нет полноты обоженности, какая была у богоизбранного народа в его лучшие моменты – он переводит событие на свой язык. Может быть, поэтому так несоразмерна детскому, тонкому лицу Юдифи ее крестьянская цепкая рука – так же, как деяние караваджиевской Юдифи в разладе с ее восприятием его. Библейская Юдифь полна решимости и страшного в своем величии спокойствия: она не сомневается, что Бог ведет ее и присутствует в ее действиях. В караваджиевской Юдифи очень много самостоятельного отношения к совершающемуся. Это и понятно: художник – посредник не только между своей героиней и зрителем, но и между нею и Богом, что неизбежно влечет за собой поправки (или искажения). Ведь Караваджо – художник, а не иконописец, и если он откажется от самовыражения, не сделав при этом картину иконой, то получится в лучшем случае миф или сказка, а в худшем – нечто натянутое и внутренне пустое. Здесь же нам рассказывается о личном опыте переживания библейского события. Честно во всех отношениях: он не пытается быть ни сказочником, ни святым. Он рассказывает то, что увидел. Или, как говорил о себе французский художник Ф. Леже, то, что понял. С другой стороны, его так называемый реализм не отменяет вовсе Божьего присутствия. В картине Караваджо оно просто иное и, вероятно, в иной степени, но оно есть. Для того чтобы это понять, достаточно увидеть, как значительно и наполнено смыслом совершающееся. Пусть Караваджо не готов от себя отказаться, пусть он только слабый человек кризисной эпохи, но из своей человечности он выходит к слову о Боге и что-то прочитывает в нем. Вернемся же к тому, что мы назвали центром действия картины. Рука должна быть «простой и грубой», чтобы все-таки совершить убийство. Отсюда возникает оттенок чуть ли не мясничества – так сосредоточенно она действует. Но именно диссонансом между рукой и лицом (растерянным, почти страдающим) убийство имеет выход к жертвоприношению. Только тогда возможно последнее, а с ним и обожение, когда приносящий жертву и в себе несет жертвенность. И – что очень важно – в караваджиевской Юдифи это можно увидеть, тем более внятно по контрасту с судорожно-свирепой старухой служанкой, стоящей рядом. По тексту в момент убийства Юдифь была одна, отослав всех, даже служанку. Получается, опять расхождение. Но расхождения Каравджо не есть беспечное пренебрежение. И здесь – ее хищный взгляд, то, как она вытянула шею и вся подалась вперед (между тем Юдифь как раз отстраняется), – все, кажется, говорит: «Мне бы этот меч да эту голову». Что, как уже было сказано, контрастом подчеркивает иное душевное состояние ее госпожи. Можно даже предположить, что, будучи отослана Юдифью, служанка, незамеченная ею, вернулась и наблюдает. Тогда расхождение и вовсе минимально, а ее присутствие, кроме простейшего принципа контраста порождает еще один мотив: перед нами парадоксальная ситуация того, что «палачом» становится, черную работу выполняет не низший и опытный, а высший и юный, чистый.

Созвучен этому один из ходов художника в картине «Мадонна со змеей» («Madonna dei palafrenieri»). Роли распределились таким образом: Богомладенец – ясно, что самый чистый из трех, Единый Безгрешный из людей – наступает на змею, т. е. непосредственно соприкасается с низостью, скверной падшего мира. Вторая после Него по достоинству, Богоматерь заботливо помогает ему сделать это, и, наконец, святой Анне дано только созерцать, быть причастной. Причем она так же отличается от Богомладенца и Богоматери, – преклонными годами и некоторой заскорузлостью, – как служанка от Юдифи (с учетом, разумеется, существенной разницы в настроении той и другой картины: речь ведь шла только об одном сходном мотиве). Опять же, казалось бы, не Анне ли стать послушной исполнительницей воли высших существ? Нет, предел скверны одолевается чистейшим и невиннейшим.

Еще одна важная особенность, отличающая трактовку сюжета о Юдифи Караваджо от его предшественников, требует внимания. И Донателло, и Боттичелли, и Джорджоне в соотнесенности Юдифи и Олоферна задействовали вертикаль. Голова Олоферна была или повержена (у Джорджоне), или торжествующе поднята (у Донателло), или несома – со смесью торжества и презрения – как предмет обихода или добыча, на блюде (у Боттичелли). У Караваджо Юдифь со своей жертвой соотнесена по горизонтали. Что это дает и чего лишает? Конечно, лишает пафоса и полной определенности в расстановке акцентов. Но от этого-то Караваджо и рад уйти. В пафосе он уже не видит того «дыхания жизни», которым дышит Священное Писание и которым, наверное, дышали когда-то мифы о богах. Как мы знаем, для Б. Окуджавы это уже не мифы о богах, а «сказки о богах», на которые известный поэт советской оттепели взирает с глубоким презрением, видимо, с высоты своих поэтических высот. Чем-то вроде сказки такое традиционно-патетическое толкование видится уже итальянскому гениальному художнику конца шестнадцатого века Караваджо. Прежде всего, он не чувствует его в своей душе, да и не может чувствовать, вероятно. Он ведь, повторю, художник, а не иконописец, и значит, в его картине нам предстает в первую очередь человек на изломе Ренессанса, а не обожженный человек (как в иконе). Что, однако, не исключает его обращенности к Богу. Поэтому, собственно, его и способен взволновать библейский сюжет. В упоминавшихся интерпретациях (предшествующих Караваджо) Олоферн не просто злодей, враг, иноверец – его вообще нет, есть только голова. Как знак и добыча. Казалось бы, это должно вывести Юдифь на первый план, сделать ярче. Но странным образом и она делается от этого более декларативной. Впрочем, ничего такого уж странного здесь нет: человек выявляет личностное только в соотнесенности с другим человеком. Пафос вертикали, таким образом, – и у Джорджоне, и у Боттичелли, во многом у Донателло – тяготеет опять же к декларации, или к мифу. Горизонталь Караваджо, выстраивающаяся благодаря возможности видеть погибающего и несчастного Олоферна, не лишена, в свою очередь, пафоса – это пафос страдающей человеческой души: страдает и Олоферн и Юдифь, и жертва и жрец-судия, и этим страданием, между прочим, они единятся. Может быть, проще было бы назвать караваджевский способ восприятия Священной Истории психологизмом, но в таком случае это не тот психологизм, который умиляет какого-нибудь шестидесятника в картине Крамского «Христос в пустыне» или Ге «Христос перед Пилатом». На картине Караваджо перед нами люди, существующие на пределе человеческого, причем существующие так, что происходящее задевает самые их глубины. Этого достаточно, чтобы возникла соотнесенность с Богом, более того, она не может не возникнуть. И тогда, если все-таки пользоваться пресловутым термином «психологизм», который вроде бы применим и к первым, и ко второму, то почему бы не ввести дифференциацию: нисходящего психологизма у Крамского и Ге (или, пользуясь выражением Вышеславцева, спекуляции на понижение) и восходящего – у Караваджо. В случае первых психологизм профанирует сакральное, низводя его до простейшего в человеческой душе: задушевности, задумчивости, грусти. Во втором – углубляет человеческое (не претендуя на большее) и – как оказывается – восстанавливает-таки, казалось бы, утраченную вертикаль, сохраняет живой, пусть ослабевшую, связь с Богом.

Журнал «Начало» №20, 2009 г.

Кристофано Аллори, Юдифь с головой Олоферна. 1613 г.

После победы над мидийским царем Арфаксадом, ассирийский царь Навуходоносор, правивший в Ниневии, послал военачальника Олоферна завоевывать страны от Персии на востоке до Сидона и Тира на западе, покарать обитавшие к западу от Ассирии народы за неповиновение; в их число попали и израильтяне. Олоферн разорил Месопотамию, Киликию и другие земли, начал приближаться к «приморской стране» (Финикии) и Иудее. Узнав о приближении ассирийцев, израильтяне принялись возводить укрепления, вызвав гнев Олоферна. Когда Олоферн достиг Ездрелонской (Изреельской) долины, оказалось, что по распоряжению иерусалимского первосвященника узкий проход, ведший в Иудею и к Иерусалиму, перекрыли евреи близлежащих укрепленных городов Ветулия и Бетоместаим. Вождь аммонитян Ахиор отговаривал его от карательного похода в Иудею, обещая ему поражение, если израильтяне по-прежнему будут верны единому Богу - пока евреи хранят верность Богу, они непобедимы. Олоферн, считавший единственным богом Навуходоносора, приказал связать Ахиора и «предать в руки сынов Израиля»; его отвели в горный город Ветилую, где он был освобождён от пут местными жителями и рассказал о своей встрече с ассирийцами.

Олоферн по совету идумеев и моавитян осадил город и перекрыл жителям Ветилуи доступ к воде, обрекая их на медленную смерть. Жители горной крепости требуют от старейшин передачи её ассирийцам, если в течение 5 дней не придет помощь от Бога. Юдифь обвиняет старейшин в том, что они хотят подвергнуть Бога испытанию, и говорит: «Я совершу дело, которое пронесется сынам рода нашего в роды родов» (Иудифь.8:32).

Тем временем молодая вдова Юдифь, стремясь спасти родной город, надела красивые одежды и отправилась вместе со служанкой (которая несет большой мешок кошерной пищи) в стан ассирийцев. Она молится Богу, просит Его помочь осуществить свой замысел, умывается, умащается благовониями, надевает праздничное платье, украшает себя, «чтобы прельстить глаза мужчин, которые увидят ее» (Иудифь.10:4).

Артемизия Джентилески, Юдифь и служанка. 1613 г.

Остановившим её воинам в лагере противника Юдифь объявляет себя пророчицей и говорит, что собирается указать их полководцу лёгкий путь к захвату Ветилуи. Придя в шатёр Олоферна, она рассказала ему, что израильтяне будто бы нарушили заповеди Бога, а значит, лишили себя Его защиты и обречены на поражение. Подчёркивая своё благочестие, она пообещала Олоферну помочь наказать отступников и провести его войско к Иерусалиму. За это Олоферн, восхищённый её красотой и мудростью, позволил Юдифи жить в его лагере. Там она проводит 3 дня, ночью идет со служанкой в долину Ветилуи, купается там в источнике, и чистой возвращается в лагерь.

На четвёртый день Олоферн устроил пир, на который повелел пригласить Юдифь, ибо «сильно желал сойтись с нею и искал случая обольстить её с того самого дня, как увидел её». Но, любуясь красавицей, Олоферн опился вином и заснул. Когда слуги удалились из шатра, Юдифь обезглавила спящего Олоферна его собственным мечом и отдала отрубленную голову своей служанке, спрятавшей её в мешок со съестными припасами. Затем израильтянки вернулись в город, показали голову горожанам со словами: «Вот голова Олоферна, вождя Ассирийского войска, и вот занавес его, за которым он лежал от опьянения, - и Господь поразил его рукою женщины. Жив Господь, сохранивший меня в пути, которым я шла! ибо лице мое прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мною скверного и постыдного греха » (Иудифь.13:15-16).

Голову вывешивают на крепостной стене. Юдифь повелела воинам Ветилуи выступить против ассирийского войска; подчинённые Олоферна отправились за своим военачальником, и, найдя его убитым, пришли в ужас. Ассирийцы были обращены в бегство и по частям разбиты войсками израильтян, отступив за Дамаск.

Сандро Боттичелли, Обнаружение тела Олоферна, 1472 г.

Юдифь вернулась в Ветилую, где поселилась в своём имении. Многие желали видеть её своей женой, но она отказалась вступать во второй брак. Она прожила 105 лет, пользуясь всеобщим уважением. Юдифь погребли в пещере в Ветилуи, где было захоронение её мужа Манассии.

Олег Дозорцев, Юдифь

В следующем посте вы увидите, как отображена легенда о Юдифи и Олоферне в западноевропейской классической живописи.

Продолжу я этот пост все же с вопроса: БЫЛА ЛИ ЮДИФЬ?

Хотя верующие считают Юдифь историческим лицом, с точки зрения специалистов по древности здесь далеко не все так просто.
«Книга Юдифи» содержит ряд исторических анахронизмов, и большинство учёных оценивают её как вымысел — притчу, или даже первый исторический роман.
Как в историческом романе, сцены «Книги» оживлены, им предана конкретика обозначением определённого времени и места действия (пусть и не точных), и, как во всех исторических романах, она расцвечена именами важных исторических личностей.

Самые первые строчки — это не классические «Однажды давным-давно», а строго конкретные «В 12-й год царствования Навуходоносора, царствовавшего над Ассириянами в великом городе Ниневии…».
Родной город Юдифи называется Ветилуя, о котором говорится, что он занимает важное стратегическое место на пути в Иудею, скорее всего — вымышленный географический пункт, хотя некоторые отождествляют его с городом Meselieh. Место, где разбил свой лагерь Олоферн, отождествляют с районом Shechem.

Внушает подозрение и имя героини. Слово «Юдифь», точнее «Иудифь», буквально означает «иудеянка», т.е. «еврейка», а не является именем собственным.
Навуходоносор был не ассирийским, а вавилонским царем, и при нем Ассирии уже не было, как и ее столицы Ниневии. Этот великолепный город, «логовище львов», как его в другом месте называет Библия, был взят, разграблен и разрушен союзным войском вавилонян, мидян и скифов в 612 г. до н.э.
Царь мидян Арфаксад, против которого будто бы воевал Навуходоносор, никогда не существовал.
Олоферн - персидское или иранское, а не ассирийское или вавилонское имя. Совершенно исключено, чтобы перс был главным военачальником Навуходоносора - времена были не те.
Наконец, действие, согласно легенде, происходит уже после возвращения евреев из вавилонского плена, что вносит еще больше путаницы в попытку восстановить более или менее правдоподобную хронологию описываемых событий.
Главной погрешностью истории является утверждение о том, что подвиг Юдифи остановил вторжение Навуходоносора и разгром Иудеи, в то время, как Навуходоносору на самом деле эту страну завоевать удалось.

Казалось бы, история Юдифи представляет собой вымысел от начала до конца.
Однако историки установили, что в середине IV в. до н.э., когда в Персидском царстве правил жестокий и надменный Артаксеркс III, ему пришлось подавлять восстание в Египте, Сирии и Палестине.
Главнокомандующим персидским войском тогда был Олоферн, а важную роль при дворе играл евнух Багой, который в легенде выступает в роли управляющего Олоферна. Позднее Багой стал фактическим хозяином Персидской державы, по своему усмотрению свергая царей и возводя на престол новых, пока сам не был убит Дарием III - тот заставил его самого выпить чашу с ядом, уже приготовленную им для царя. Дарию III было суждено стать последним правителем Персии: он был разгромлен Александром Македонским и, спасаясь бегством, погиб от руки своих приближенных.

Таким образом, не исключено, что в Книге Иудифь мы имеем дело с отзвуками реальных событий, хотя и искаженных до неузнаваемости.

Теперь, когда мы знаем все "за" и "против" приглашаю в "Галерею имени Юдифи"!

Сандро Боттичелли Обнаружение тела Олоферна 1472 г.
Сандро Боттичелли Возвращение Юдифи

Сандро Боттичелли Юдифь с головой Олоферна 1495-1500 г.г.

Андреа Мантенья Юдифь и Олоферн
Андреа Мантенья Юдифь 1491 г.

Донателло Юдифь и Олоферн 1455 г.

Микеланджело Юдифь и Олоферн Фреска Сикстинской капеллы 1508-12 г.г.
Микеланджело Юдифь и Олоферн Фреска Сикстинской капеллы (фрагмент) 1508-12 г.г.
Микеланджело Юдифь с головой Олоферна 1511-12 г.г.

Джорджо Вазари Юдифь отрубает голову Олоферну

Джорджоне Юдифь 1504 г.

Лукас Кранах Старший Юдифь с головой Олоферна 1530 г. (три варианта)

История Юдифи была, конечно, хорошо известна при дворе курфюрста Саксонского. Игривые умы куртуазных поэтов изменили её смысл, она стала для всех историей коварной обольстительницы и мужчины, который потерял голову из-за женской красоты. Кранах написал в образе Юдифи Сибиллу Клевскую, свою госпожу и музу. В её руки, затянутые в модные перчатки, он хотел вложить свою собственную голову, но не решился — аллегорию могли истолковать в том смысле, что сам художник лишился головы от любви. Тогда мужу Сибиллы, курфюрсту Саксонскому, предложили «одолжить» свою голову для картины. Иоганн Фридрих согласился.
Эту картину художник подарил императору Карлу V Габсбургу, когда явился к нему просить пощады для Иоганна Фридриха, которому угрожала смертная казнь. Пленнику была дарована жизнь.

Я.С.Хемессен Юдифь 1540 г.

Я.Массес Юдифь 1540 г.

Паоло Веронезе Юдифь

Доменико Беккафуми Юдифь с головой Олоферна

Антонио Корреджо Юдифь

Караваджо Юдифь, убивающая Олоферна 1598 г.

Кристофано Аллори Юдифь с головой Олоферна 1613 г.

Артемизия Джентилески Юдифь убивает Олоферна (картины 1611-12 и 1612-21 годов)

Артемизия Джентилески Юдифь и служанка 1613 г.

Джованни Бальони Юдифь и Олоферн

Тинторетто Юдифь и Олоферн
Тинторетто Юдифь и Олоферн
Тинторетто Юдифь убивает Олоферна

Питер Пауль Рубенс Юдифь с головой Олоферна 1616 г.
Питер Пауль Рубенс Юдифь с головой Олоферна 1620-22 г.г.